...патриотизма

Недавно обратил внимание, сколь существенно различие в трактовке патриотизма в словаре Брокгауза и Ефрона и у позднейших толкователей этого понятия.

У патриархов российской энциклопедии смысл определения составляет «любовь к Отечеству, вытекающая из сознания солидарности интересов граждан». А вот статьи, посвященные патриотизму в БСЭ и ряде более поздних энциклопедий, уже явственно определяют его как долг.

То бишь, по Брокгаузу и Ефрону патриотизм это естественно вытекающее из гражданской солидарности чувство. В советской и современной трактовке это уже обязанность, которая «взыскивается» с человека государством. Впрочем, в последнем издании «Энциклопедического словаря» патриотизм определяется как любовь к Родине, месту своего рождения, месту жительства.

Однако даже обычный житейский опыт нам говорит: требование любви возникает там, где нет подходящей атмосферы для ее естественного возникновения. Как у плохих родителей, не очень-то заботящихся о душевном отношении к своим детям. Чем меньше им приходится рассчитывать на ответное чувство, тем больше соблазн придать ему характер обязанности.

Глубинный смысл подобной эволюции трактовки патриотизма становится понятен, если осознаешь, что оно отражает простой факт: носителем и выразителем национального интереса у нас все более становится не гражданское сообщество, а государственно-бюрократическая машина. И Отечество на Руси, прежде всего, даже не страна, в которой мы живем, не Родина, а властвующая над нами Держава.

И чем меньше она заботится о своих подопечных, тем более стремится придать любви к себе статус предписанного чувства, обязанности, возникающей по факту рождения на подведомственной Державе территории.

… ночного времяпрепровождения

Сколько раз заезжал во время командировок в свою губернскую столицу в новые супермаркеты, но только недавно заметил, что на их вывеске красуется «Работаем 24 часа». Честно говоря, это открытие меня несколько озадачило: зачем супермаркету работать круглосуточно? Я поделился своим недоумением с сыном, но это вызвало в свою очередь удивление у него: ну как же, это так удобно, если работаешь допоздна, то можно купить все, что не успел днем!

Я представил пространство гигантской суперкоробки в глухой ночной час, уходящие во мрак верхние полки стеллажей и тени запоздалых посетителей, укладывающих в тележки колбасу, картошку, подсолнечное масло и что-нибудь еще из традиционного для посетителей такого рода заведений набора.

Эпичность этой картины просто не могла не вдохновить к философствованию. Я вспомнил, что еще совсем недавно удивлялся тому, что у наших финских соседей вообще нет ночных магазинов, а большая часть торговли замирает на субботу и воскресенье, когда у нас начинается самое время, чтобы «оторваться» на шоппинге.

Вообще было как-то даже странно обнаружить, что время суток используется финнами (и, судя по всему, далеко не только ими) исключительно по физиологическому назначению.

И вот ведь что интересно: при всем при том, они вполне успевают обустроить свое благополучие. Нам явно чего-то не хватает, что мы никак не успеваем сделать то же самое не только в предназначенное для этого время, но и в круглосуточном режиме. Нам хронически недостает дня для работы, ночи для сна. А на наших автодорогах (обратите внимание!) мы все непременно спешим и норовим во что бы то ни стало обогнать друг друга.

А может быть, именно из-за этой суетливой спешки мы никак не можем догнать не то что Америку, но даже вполне неспешных финнов?

… погребения

В одну из поездок в Финляндию я побывал на местном кладбище на окраине маленького городка. Мои друзья поехали туда помянуть годовщину смерти отца, и я отправился вместе с ними не только из уважения к чувствам близких мне людей, но, признаться, также из любопытства.

За кладбищенскими воротами гравийная дорожка повела нас к рядам могильных камней, вросших в аккуратно постриженную лужайку. Это были именно камни, не бетонные плиты. На отшлифованной лицевой стороне скромные надписи с именами и датами жизни и смерти усопших, иногда портреты. Надгробия были все разные и в то же время ни одно из них не выделялось здесь, где смерть сравняла всех и вся. У могил — аккуратные свечные светильники, во многих теплился живой огонек.

Все это было как-то идиллически вписано в сосновый пейзаж, словно поляна для пикника в раю. Светило солнце, дул приятный ветерок и только вместо обычного шума веселящихся компаний был слышен шепот сосновых лап и пенье не голосистых неприметных северных птиц. Словно души, которые обрели здесь покой, тихо беседовали между собой…

Мне кажется, что кладбище точно отражает некое конечное устремление национальной души, образ некоего идеального пристанища в конце дней своих. И потому именно на наших российских кладбищах я понимаю, что все разговоры о Соборности, общинной природе русского человека не более чем иллюзия нашей мечтательной интеллигенции.

Последнее пристанище своих мертвецов мы стремимся непременно окружить оградкой, отгородить одну душу от другой. Как будто хотя бы там должно, наконец, сбыться то, о чем мечталось втайне при жизни — свое пусть символически отделенное пространство, не обремененное вечной необустроенностью коммунального общежития на столь же нескончаемой стройке Великой Державы.