Лариса Дмитриевна Молчанова покинула пост директора школы номер 2, в которой отработала 33 года, а также пост руководителя местного общественного комитета по реализации посланий президента Российской Федерации. Вообще, вторая школа и Лариса Дмитриевна – в Костомукше понятия неразделимые. Она участвовала в становлении этого учебного заведения, все программы, все значимые события, произошедшие в стенах Пушкинской школы, связаны с ней. И конечно, мы не могли не спросить Ларису Дмитриевну, что же побудило ее к этому шагу, а также поговорить о том многом, что сделало её заметной личностью в Костомукше.
– Как пройти в кабинет директора? – спрашиваю я в дверях школы номер. Милая женщина со шваброй отвечает: «Вот туда по коридору и направо».
– Куда? Куда?! – строго одергивает меня вторая за стойкой.
– Мы с Ларисой Дмитриевной на одиннадцать договаривались.
– Ааа, с Ларисой Дмитриевной,– меняя интонацию, отвечает женщина, – пойдемте, я вас провожу.
– Здравствуйте, – говорю даме, сидящей за компьютером в кабинете директора, – я к Ларисе Дмитриевне.
– Её здесь нет, – не оборачиваясь, отвечает она.
– Мы договаривались о встрече.
– Тогда проходите.
Входит Лариса Дмитриевна.
– Ой, я тут ваше место заняла, Лариса Дмитриевна, извините, – оправдывается женщина.
– Перестаньте извиняться, – улыбаясь, отвечает она.
Элегантная, в черном удлиненном кардигане, белый воротничок блузы, аккуратная прическа, неброский маникюр, едва уловимый утонченный аромат духов. Леди.
– Лариса Дмитриевна, у вас грузинские корни?
– Я там родилась, там выросла. Южный такой ребенок. Кутаиси – город второй по величине в Грузии, где предположительно было колхидское царство. Я родилась в таком замечательном месте, и от этого места до Черного моря 3,5 часа. Родители работали на автомобильном заводе, который выпускал маленький грузовичок «Колхида». Все мои летние каникулы прошли в пионерских лагерях в Кобулетти, Батуми, в других местах Аджарии.
Я как только скажу, что родилась в Грузии, так все сразу находят во мне что-то грузинское. А я думаю, с кем поведешься от того и наберешься.
– А что еще в вас от Грузии?
– У нас было не принято, чтобы дети были не танцующие. Все занимались в танцевальных кружках. Я, кстати, люблю лезгинку и очень хорошо ее танцую, может быть не так как прежде, но тем не менее. Я люблю компании, друзей, я всегда приветствую и поддерживаю моменты, когда можно в компании хорошо отдохнуть и считаю, что это украшает нашу жизнь, когда можно собраться вместе попеть, потанцевать. Вкусное что-то скушать люблю.
– Скучали по Грузии?
– Я и сейчас скучаю и по Грузии и по Украине. Для меня очень болезненны все эти политические процессы, которые идут на разъединение.
Родители решили переехать на родину отца в Кривой Рог, когда мне было 12 лет. Там уже другая ментальность, другой язык, другие обстоятельства, другие нормы поведения. Очень отличалась жизнь в Кривом Роге от той жизни, что была в Грузии. Нужно было встраиваться и показывать, что ты не лыком шит. Но я хочу сказать, что разговариваю на украинской мове я дюже гарно. А грузинский ушел. Поначалу дети просили: скажи, расскажи, спой песню, а потом стала забывать, и грузинский мой в процессе жизни потерян.
Я все-таки считаю, что если у тебя в жизни были события, которые тебе дороги и с которыми связана твоя жизнь, никогда ничего не нужно вычеркивать. Все что в моей жизни было – оно все мое. И то, что хорошее, и то, что не очень и то, что печальное, грустное – это моя жизнь, это то, что было и оно всегда со мной.
– А как выбрали профессию?
– Ой это с пеленок. Как только я пришла в первый класс, сразу это поняла. Тогда не было телевизоров, магнитофонов, я же из древних, из середины прошлого столетья, из 50-х. Мы очень много времени проводили во дворе, и одна из наших игр была игра в школу. Мы выстраивали прямо целый класс, каждый приносил табуреточки и скамеечки, а отец мне сделал такую доску в виде мольберта. И вот я была учителем, а они – учениками. Обожала заполнять школьный журнал, куда ставила отметки. То, что потом всю мою профессиональную карьеру страдало, всегда в последнюю очередь. А тогда мне казалось, что учитель – это классный журнал, ручка и право ставить отметки.
И вот стала учителем. И до сегодняшнего дня я не понимаю, как бы я могла выполнять другую работу. Я не хочу сказать, что я так уже в профессии преуспела, есть плюсы и минусы, безусловно, есть дети, коллеги и родители, которые считают, что, может быть, я что-то не очень правильно делала в своей педагогической жизни. Все это понятно, сколько людей – столько и мнений. Но мне кажется, что я никем другим бы быть не могла.
1968 год
– И вот вы поступили в педагогический, на филфак…
– Я закончила физмат. Я по образованию физик. Все ассоциируют меня либо с филологом, либо с историком. А я физик. Это ведь эпоха физиков и лириков была. Потом, не забывайте, в тот момент взлетают ракеты, расщепляется атом, это было так здорово! Физика была моим любимым предметом. Нам давали двойную профессию – физика и математика. Жизнь сложилась так, что я преподаю математику. А по литературе у меня была прекрасная учительница! Мне кажется, в нашем классе не было ни одного человека, который не любил бы литературу. И она нам привила любовь к «толстым» журналам, помните, были такие: «Новый мир», «Знамя», «Москва», и другие. Она их выписывала, приносила, мы их брали под очередь читать.
Духовность была высока в конце 60-х. Мы были определенным образом воспитаны, были убеждены, что страна, в которой мы живем – одна из лучших. Помню, как мы пошли в кино, сейчас этим никого не удивишь, а фильм был итальянский про итальянскую мафию. Там была женщина очень красивая, и вот она как-то так повела себя, как не нужно было этой мафии, ее убивают и закатывают в бетонную колонну. Я была под таким впечатлением. Я шла домой после этого фильма и радовалась, что живу в стране, где так никогда ни с кем не смогут поступить.
– А как вы оказались в Костомукше?
– Я приехала к мужу летом в 81 году. Костомукша показалась мультфильмом, пряничным городком, все такое яркое, необычное. Я такого не видела никогда. Это финское строительство меня поразило. Предполагая, что у этого города будет перспектива, я без сожаления сказала, что мы переедем.
Переехали, и не жалею об этом. Я считаю, что переезд в Костомукшу изменил мою жизнь только в лучшую сторону, потому как он подарил мне много встреч с людьми, он помог мне как-то реализовать даже то, о чем я и не мечтала.
– Вы в эту школу сразу директором пришли?
– В 84 году пришла 31 августа, а до этого, когда приехали, в течение двух лет работала завучем начальных классов в первой школе. Потом, в 83 году, появилось управление образования, и меня пригласили туда. Я год там поработала и четко поняла, что это не мое. Решила уходить. И было сказано: а пусть уходит директором 2-й школы! И я пошла директором. А годы работы в первой школе – это был очень интересный опыт.
1981 год
– Как-то Николай Бигун, который в те в годы работал председателем Костомукшского горисполкома, рассказывал, что в здании 1-й школы занимались в три смены сразу две школы. Ситуация была очень непростая. Осложнялась она еще и тем, что в педагогическом коллективе собрались очень яркие личности.
– Да, это так. Те, кто приехал с Украины, хотели показать себя в полной мере, с полной выкладкой всего, что они знают и умеют. Кто приехал из Сибири, показывали то лучшее, чему они научились там. Приехали молодые педагоги из Карельского пединститута. Сама по себе Костомукша – город авантюрный, это же не так просто – собраться и поехать непонятно куда и непонятно как. И, конечно, это была смесь лучшего в образовании с разных территорий Советского Союза. А еще хотели показать – я вот так могу, а я так. Не было слабых, все были профессионально подготовленные, уверенные в себе. Объединять это все вместе было непросто. У руководителей 1-й школы задача была ответственная: чтобы не было предпочтений, ущемления чьих-то интересов. Для меня первые три года работы в 1-й школе – это была такая практика креативная. Она очень многое мне лично дала.
В 83 году открывается здание школы номер 2, только та часть, где мы сидим, все остальное закрыто, идет строительство. 84 год – достраивается 2 школа и первая начинает делиться, часть детей и педагогов уходит во вторую. Кто доволен, кто не доволен, кому нравится, кому не нравится. Если сравнивать здания, сравнение было не в нашу пользу. Через год открывается 3-я «финская». Первая отдает часть своих детей, а мы делимся, как ядро, пополам, и половина детей с учителями уходят в третью. И в течение определенного времени мы так и работаем: две финские и одна наша. Мы нашу доделываем, ремонтируем, пытаемся придать ей удобный вид. Открывается 4-я. И мы опять делимся. Опять уходят дети и педагоги. Начало нашей жизни было очень сложным. Нам пришлось дважды разделиться. Это была большая лихорадка, и продолжалась она до 87 года. Ты собираешь-собираешь, и вдруг все распадается…
1985 год
С 87 года мы стали более-менее стабильными. Остался педагогический коллектив, дети, и мы уже стали формироваться как школа, понимая, что больше такого деления не будет. И школа стала наша, родная.
А потом сразу перестройка. Как было трудно жить! Не давали заработную плату, талоны на питание… Но с другой стороны – содержание которым наполнялась школа. Можно было горы свернуть. Пропал этот тотальный контроль со стороны, и я считаю, что эти годы, которые были трудными материально, для образования в Костомукше были очень благоприятными. И сегодня мы можем говорить, что у нас все школы все хорошие, все со своими достижениями и традициями, у нас ни одна школа не похожа на другую, каждая имеет свое лицо.
1989 год
В Костомукше сложилась своего рода педагогическая этика: если у одной школы получилась очень хорошо какая-то идея, эта идея никогда не забиралась и не привносилась в другую. Нужно было искать точки роста внутри своей школы, сделать что-то свое, что отличало бы одну школу от другой. В нашей школе три коня, которые нас уносят и приносят, может, они не все белые: это пушкинистика, миротворцы, кадеты. И школа наша, прежде всего, ориентирована на воспитание.
Появился музейный комплекс: Комната «Калевалы», «Наш Пушкин», Комната боевой славы. И конечно, наши кадеты. Мы бы в жизни не сдвинули эту идею, если бы не помощь родителей и всесторонняя поддержка в городе. Наш отряд барабанщиков сейчас – это отдельно существующая структура внутри кадетского движения. Ни один митинг, ни одно важное общественное мероприятие в городе, ничто не проходит без наших барабанщиц. В этом году они даже на открытии ёлки были.
1990 год33 года я на этом месте и мне однажды было сказано человеком продвинутым, чье мнение я уважаю: если в течение семи лет человек не меняет свое место работы, значит, он не востребован. Я ответила: ну значит, я не востребована.
А потом я подумала: а школа-то, смотрите, внутри меняется. Не меняется здание, адрес, а содержание, то, чем мы занимаемся, меняется не то что раз в 7 лет, а каждый год. Да, я все время прихожу по одному адресу, но та школа, из которой я ухожу – всегда другая. Не меняется только одно – ученик, парта, учитель, доска, звонок на урок. Это с нами навсегда, а как это внутри выглядит – это меняется. Поэтому каждый педагог, который в школе выжил, и который в школе остался – это востребованный человек, потому что каждый день его ждет новое в его старой родной школе.
– Почему вы уходите посреди года?
– У нас система образования так устроена, важно к первому сентября быть готовыми. И там идет очень большая подготовка, которая, начинается в конце текущего года. Какое я имею право проектировать жизнь на следующий год, в котором я не буду работать? Я решила, что это удобнее сделать сейчас. Еще пока утвердят депутаты нового директора…
– Преемники у вас есть?
– Мне казалось, что вроде как были, а на самом деле люди решили, что не будут этого делать.
– Боятся?
– Ну, я не будут утверждать, Просто у каждого свои планы. Людям это может быть интересно, а может и не интересно. Может это как-то не сочетается с их жизненными планами. Каждый выстраивает свою жизнь сам. Кому-то может не интересно реализовать эти планы на таком уровне.
Я называю себя главной по унитазам. У директора возможностей для реализации идей, для общения с детьми гораздо меньше, чем у любого другого работника. Потому что очень много съедает финансово-хозяйственная деятельность. Вот мы «Доступную среду» достроили! Это такой трехлетний багаж, который давил меня вниз. Теперь, когда это сделано, все более-менее приведено в порядок, я ухожу.
Может быть, я иногда каким-то образом оказывала давление на коллег своим авторитетом, и они думали: да чего там с ней спорить, пусть будет так, как она сказала. И поэтому люди, которые остаются, могут по своему проанализировать все, что есть, и сказать свое слово. И уже с 1 сентября школа может приобрести новый, очень нужный оттенок. А я уж со своим грузом 33лет, со своим видением уже каким-то образом отойду. Это первый момент. Второй – у меня личное совпало с общественным. Мне надо уехать на длительный период.
И потом, мне шестьдесят седьмой год. Это возраст. Ну, хватит!
– Обычно люди с такой активной жизненной позицией, у кого большая общественная нагрузка – постоянно на виду, среди людей. Не каждый может принять такое решение самостоятельно.
– Да, это поступок!
– Не страшно оставлять школу, Корабль будет плыть?
– Безусловно! Он будет плыть, здесь откроются новые стороны, и будет только лучше. При этом, я надеюсь, будет сохранено то, что было создано при моем участии. Но только это будет уже немножко другое кадетство, миротворцы, которые будут по-другому мыслить… Возможно, какие-то коллективные дела уйдут вместе со мной, но придут другие.
– А чего бы вам хотелось увидеть в этой другой школе?
– В этой другой школе мне бы хотелось увидеть радость педагогов от того, что у них есть работа, и они имеют возможность её хорошо выполнять. Радость детей от того, что они учатся в такой хорошей школе и понимание того, что наша школа лучшая. Но если она будет сохраняться в таком виде, в каком она есть сегодня – это будет болото. Нужны новые точки роста, новые идеи и новые люди. Будет ли это болезненно? Безусловно. В какой-то момент начнется привыкание, что меня нет, но появятся новые лидеры. Меня всегда было много, я, наверное, не всегда давала возможность коллегам раскрыться. А вот сейчас я уйду, и у людей появится возможность себя показать.
– Вопрос, который волнует меня, как, наверное, и многих других родителей. В начале нашего разговора вы сказали: у меня был прекрасный учитель. Что в вашем понимании прекрасный учитель?
– В моем понимании прекрасный учитель – это человек, которому хочется подражать. Вот если в моей жизни встречается человек, которому я хочу подражать, я считаю, что это мой учитель. Поэтому я детям говорю: если в твоей школьной жизни появился такой педагог, на которого тебе хочется быть похожим, говорить как он, думать как он – это великое счастье.
Мне очень повезло, в моей жизни было много учителей. Учитель литературы – безусловно. А какая у нас был директор, Надежда Антоновна Барабанова! Ветеран Отечественной войны, такая большая, и ростом, и сама большая, коротко, по-мужски стриженая, курящая папиросы. Женщина из того времени. Как многому она нас научила, чтобы мы были просто честными. Всякие были ситуации, и когда она, как директор, пыталась что-то выяснить, говорила: «У нас с вами че-е-е-стный разговор, разговор начистоту, я от вас никогда ничего не скрываю и вы мне, пожалуйста, расскажите, почему такое произошло! Давайте просто разберемся». Не было агрессии прессинга, ожидания наказания, страха и боязни. В 60-е годы у нас в школе было реальное самоуправление. Мне повезло: я родилась в удачное время, в нужное время.
– А в вашей школе есть такие люди, на которых хочется равняться?
– Конечно, и это люди не обязательно моего возраста. Я люблю молодежь, у них другие взгляды. У них знаете, чего нет? Нет вот этого «выдавливать из себя по капле раба». У старшего поколения это еще осталось, я и за собой иногда замечаю, когда какие-то проверки, появляется тревога, ощущение опасности. У них этого нет! Они видят жизнь такой, какая она есть. У них есть, чему поучиться. И я до сих пор учусь.
Фото из личного архива Ларисы Дмитриевны Молчановой, а также из редакционного архива
