Продолжаем цикл публикаций под названием «Легко ли быть...?», в котором мы встречаемся с людьми разнообразных специальностей и рассказываем об особенностях их профессиональной деятельности. Сегодня мы обратимся к профессии, которой вроде бы не существует, но, тем не менее, она есть. Это профессия полярника.

Александр Краснов – полярник, ведущий океанолог станции «Прогресс»

Разобраться в этом противоречии нам поможет Александр Краснов – полярник, ведущий океанолог станции «Прогресс», который сейчас работает в Антарктиде в зимовочном составе 68-й Российской антарктической экспедиции.

Российская Антарктическая экспедиция (РАЭ) – непрерывно работающая экспедиция Арктического и антарктического научно-исследовательского института в Антарктике. В РАЭ участвуют зимовщики и сезонные отряды, работающие антарктическим летом. В Антарктиде сотрудники института постоянно ведут мониторинг изменений природной среды на 5 круглогодичных станциях: Новолазаревская, Беллинсгаузен, Мирный, Прогресс и Восток.

Связь с Антарктидой в наши дни наладить оказалось на удивление просто. В районе станции работает российская сотовая связь, и созваниваться можно так, будто мы находимся в одной стране, а не на расстоянии более 16 000 километров. Разница во времени – всего 2 часа. Антарктида находится в Южном полушарии, и там сейчас начинается весна.

 – Александр, где нужно учиться, чтобы стать полярником?

– Как таковой профессии полярника не существует. Есть специальности, которые востребованы в полярных экспедициях. Для них нужны не только научные сотрудники – метеорологи, гидрологи, геофизики, экологи; требуются ещё механики, дизелисты, водители вездеходов, повара, врачи – специальностей много.

На полярников нигде не учат, а если говорить о научных или околонаучных специальностях, то тут я порекомендую поступать в СПБГУ, МГУ,  на факультеты географии или геологии. Санкт-Петербургский горный университет – это больше для Арктики, но в Антарктике тоже есть буровой отряд. Российский государственный гидрометеорологический университет – основной поставщик метеорологов. Сам я окончил факультет географии РГПУ имени Герцена.

Для многих полярных специальностей высшее образование не требуется. Важнее опыт и реальные знания и навыки, а ещё – личные качества человека. Коллектив зимовщиков закрытый, замкнутый, много времени проводим бок о бок. Ситуации бывают нестандартные, поэтому важно, чтобы человек оставался адекватным и в целом без сложностей и проблем переносил длительные периоды автономности зимовки.

– Который раз вы уже в Антарктиде?

– Это моя четвёртая экспедиция сюда. Получается, суммарно провёл в Антарктиде почти пять лет в отрыве от цивилизации.

Станция «Прогресс»

– Чем вы занимаетесь? Меняется ли ваша задача от зимовки к зимовке?

– Специализация не меняется, может меняться должность. В основном это прибрежная гидрология. Ведём ледовые наблюдения, измеряем характеристики ледяного покрова, высоту приливов и отливов, проводим океанографические работы.

Это выглядит так. Сначала собираем и готовим оборудование, выезжаем в нужное нам место, бурим лёд, выбиваем майну, подгоняем лебёдку и опускаем гидрологический зонд до дна. Потом его поднимаем, списываем полученные данные, расшифровываем  их, строим графики, смотрим изменения, вычисляем теплозапас – наука в чистом виде. Задача эта довольно сложная в условиях Антарктиды, потому что нужно выезжать со станции практически в любую погоду – и в минус два, и в минус двадцать. И физически всё это непросто, особенно при условии, что на тебе многослойная одежда.

Процесс бурения льда очень трудоёмкий

– Какая у вас сейчас погода?

– Начинается весна. Появились тюлени на льду, уже видели первых пингвинов и птиц. Где-то в ноябре станет более-менее тепло, начнётся полярный день. Лето в Антарктиде – это не зелень и цветы, а в первую очередь солнце, которое не заходит за горизонт. Но бывают метели, резкие изменения погоды, холода. Среднемесячная температура всё равно будет минусовой, в редкий день воздух прогреется до +3…+4 градуса. Летом у нас вскрывается океан, открываются бухты, пресные озёра в оазисе, прилетают птицы – начинается активная жизнь.

Редкие гости. Размах крыльев до двух метров. Хищная морская и самая крупная птица семейства буревестниковых.

– Расскажите о живности в Антарктиде.

– Конечно, в первую очередь это пингвины. Они приходят на нас посмотреть, видят, что мы не пингвины, и уходят. Бывает, некоторые ходят по станции – любопытные. Полярники их не гоняют, стараются обходить стороной, чтобы не тревожить. А им наоборот интересно: подходят вплотную, смотрят, интересуются, пытаются понять, кто мы такие.

Императорский пингвин гуляет по станции

Пингвин во время линьки

С 90-х годов сюда запрещено завозить животных. Раньше было, что на станциях зимовали собаки, кошки. Были экспедиции на собачьих упряжках, уже после первопроходцев континента. Сейчас законодательство даже землю запрещает сюда привозить. Если нужно что-то выращивать, то только на гидропонике.

Справка

Антарктида – континент уникальный, живущий во многом по своим законам, правовым актам и документам. Один из таких и был принят в октябре 1991 года – протокол об охране окружающей среды к договору об Антарктиде – Мадридский протокол. Это один из ключевых моментов в истории Антарктики, сделавший данный регион исключительно территорией научной области. Он наделяет Антарктиду статусом «природного заповедника, предназначенного для мира и науки», регламентирует основные принципы, применимые к деятельности человека в Антарктике. Запрещен ввоз неаборигенных видов и перемещение видов между биогеографическими районами Антарктики. Действуют строгие меры, исключающие перенос загрязнений земли, растительности и прочего на континент. Строго контролируются продукты питания – категорически запрещается их попадание в окружающую среду и доступ к ним животных.

– Что самое сложное при нахождении в Антарктиде?

– Для меня сложности связаны с работой. Бывает, что подводит техника, оборудование, ломаются вездеходы, буры, и нет возможности это оперативно заменить. Тут не пойдёшь в магазин и не купишь нужную деталь. Выручают только наши работники – сварщики, люди, обладающие токарными знаниями. Но не всё можно сделать в условиях станции.

– Нет ли акклиматизации при возвращении на большую землю – физической и социальной?

– Если брать классическую акклиматизацию, она актуальна при условии, что вы прожили полтора года в Антарктиде и вас с полярной станции самолетом доставили в Санкт-Петербург. Тогда акклиматизация организма точно будет из-за резкого перехода. Мы же в основном идём с зимовки кораблём, либо до Кейптауна, либо до Санкт-Петербурга, поэтому акклиматизация у нас проходит быстро и легко.

По поводу общества. После первой зимовки я всё ждал: а как же всё это будет, что произойдёт, когда я приеду. В целом могу отметить, что самый большой шок был в гипермаркете – когда ты заходишь в магазин,  а там огромное количество свежих овощей и фруктов, глаза разбегаются. Всё есть, в большом количестве, красивое и свежее. Но почему-то за деньги. Также метро в час-пик пугает, огромное количество людей – непривычно. Не сказать, что всё это критично, но замечаешь.

– Как быстро к этому привыкаешь?

– Это проходит очень быстро. Мы же не десятилетиями живём здесь. Все прекрасно помнят, как дома, в России. Интересуются новостями, созваниваются с близкими. Поэтому когда ты приезжаешь домой, первое впечатление продлится день-три, а потом будто бы и не уезжал. И  есть обратный эффект. Сейчас отправлялся в экспедицию, сел на корабль, прошло полчаса, и будто был тут всегда, будто и не было прекрасного времени в городе.

Изначально полярная экспедиция представляется чем-то необычным, как что-то из недоступного и эксклюзивного. А потом становится обычной работой, где нужно хорошо и продуктивно потрудиться. И все мысли – об этом. А то, что тут пингвины, тюлени  – ну это нормально, мы же в Антарктиде находимся.

Тюлени Уэддела

– Чем вы занимаетесь вне экспедиции?

– Последнее время так получается, что вне экспедиции я немножко отдыхаю и начинаю готовиться к следующей. Между этой и предыдущей экспедициями у меня прошло пять месяцев. А вообще я очень люблю походы, природу, стараюсь выбраться каждое лето в какой-нибудь район, где ещё не был. Кавказ, Алтай – там я уже бывал, но всегда интересно вернуться. Я бывал в Карелии несколько раз. Запомнился сплав байдарках по реке Кереть. Также специально приезжал, чтобы посмотреть на водопад Кивач.

– Что вас окружает на станции, как устроен ваш быт?

– Мы живём каждый в своей комнате. У меня ещё есть рабочий кабинет и лаборатория. Окружают меня бородатые полярники. Всего нас на зимовке 26 человек.

Хорошие бытовые условия – залог хорошей работы. Важно проснуться в тепле, иметь возможность помыться горячей водой, полноценно поесть. И чтобы была возможность адекватного отдыха. Когда всё это есть, тогда и работа выполняется качественно. А когда речь идёт о выживании, о бытовом героизме, то сначала человек будет тратить силы, чтобы согреть свой дом, чтобы приготовить пищу, и на работу сил останется мало. На станции «Прогресс» хорошие бытовые условия.

– Вы что-то готовите сами?

– Нам готовят повара, и они на станции отличные. Рацион полярников состоит из круп, мяса и рыбы; фрукты и овощи – в основном консервированные. Набор продуктов ограничен, и у поваров нет манёвра, чтобы приготовить что-то особенное. Зато приятно ходить в гости на соседние станции – у нас это китайцы и индийцы – и пробовать кухню других стран.

Индийская станция Бхарати похожа на футуристический космический корабль

– Расскажите, как проходит ваш день.

– Он начинается так. Я просыпаюсь, иду на завтрак, затем с моим напарником смотрим на спутниковых снимках, что по ледовой обстановке, как погода, можно ли сегодня ехать. Если всё в порядке, собираем оборудование, едем работать, бурим лёд, измеряем характеристики. Иногда ехать нужно недалеко, тогда за три часа справляемся. Бывает, что уезжаем на полдня, иногда и на весь. Если едем на несколько дней, тогда живём в балках.

Иногда мы проводим совместные мероприятия с зимовщиками с других станций – играли в футбол, волейбол и даже занимались йогой.

На любой прибрежной полярной станции всегда есть заядлые рыбаки. Это подлёдная морская рыбалка, недалеко от берега и на небольших глубинах. Выходной день на льду с удочкой, разговоры о том, кто и где сколько поймал – классика. Я лично к рыбалке равнодушен, но периодически хожу за компанию.

Ловятся небольшие рыбки ледянка, бычок и клыкач размером 10-20 сантиметров и весом до 200 граммов. Рыба ловится на кусочек мяса. Бычки и клыкачи клюют на дне, а ледянка – у кромки льда. В основном улов хороший, поймать за два-три часа 50 штук – обычное дело. Пойманную рыбу жарим или вялим. По вкусу ледянка отдалённо напоминает корюшку.

Рыбак в Антарктиде

– Случалось ли попадать в ситуации, опасные для жизни?

– Чтобы прямо критически опасное – такого не припомню. Мы стараемся не ездить в плохую погоду, в метель. Бывают сложности, которые от человека не зависят. Например, выехал по работе в дальнюю бухту, резко испортилась погода, задул сильный ледяной ветер, упала видимость. И в этот период сложно добираться до станции, потому что видимость нулевая, ты едешь по приборам, скорость небольшая, а запутаться довольно легко. Когда нет видимости, здесь всё становится серым.

Сложности – это и агрессивный холодный климат, и то, что техника может подвести в самый неподходящий момент. Что-то может унести ветром – такое тоже бывает. Даже поморники могут что-то своровать. Это крупные птицы, размах их крыльев достигает полутора метров. Они часто воруют у полярников перчатки, рации. Фотокамеру или телефон могут утащить.

Во время метели видимость падает до нуля

– Какие у вас есть маленькие радости в экспедиции?

– Вкусно поесть необычной еды. Сауна. Встречи с животным миром – особенно тюлени радуют. Ещё люблю погулять в хорошую погоду по оазису или по морскому льду.

Оазис в Антарктиде – это местность, свободная от ледников и постоянного ледяного или снежного покрова. Температура в оазисах на несколько градусов выше, чем на окружающей территории. Большинство антарктических научных станций построены  в оазисах.

Так выглядит весна в Антарктиде

– Вы активно ведёте соцсети – телеграм-канал «Пингвинов видел» и страницу «ВКонтакте». Что вас мотивирует на это?

– Здесь очень красиво. И я вижу эту красоту каждый день. Хочется показать её своим друзьям, родственникам, знакомым. Когда возвращаешься, люди спрашивают: а как там? Я могу показать, как в Антарктиде на самом деле.

В соцсетях мне пишут немного, в основном люди смотрят, наблюдают. Иногда обращаются журналисты, иногда – полярники, которые работали тут когда-то, или люди из полярного сообщества. Кто-то собирается поехать и тоже интересуется работой и перспективами. Соцсети – это возможность показать красоту полярного мира, красоту Антарктиды, а ещё немножко отвлечься от рабочих дел и быта. Иногда люди присылают свои фотографии, где зелено, красиво, речка – мне на это тоже приятно посмотреть.

Часто спращивают: что вы там делаете? У меня есть целый цикл фотографий, чем мы занимаемся. С работы, к сожалению, фотографий получается немного, потому что в процессе тебе не до красивого ракурса и хорошего момента. Ты в работе. А ведь это самый важный момент, потому что пингвины, тюлени – таких фото много. А вот фотографий самой работы – мало.

–  Какие исследования проводятся в Антарктиде?

–В целом это большое глобальное изучение континента, прилегающих к нему островов и океанов. Оно состоит из научно-исследовательской работы, сбора и анализа информации. В том числе благодаря накопленным знаниям было открыто подлёдное озеро Восток, до вод которого добурились наши полярники. Идёт изучение континента, изучение закономерностей. Сейчас в Антарктиде исследуются различные автономные системы, которые могут применяться в космосе, ставятся эксперименты при минусовых температурах.

– Чем больше всего удивила Антарктида?

– Когда едешь сюда первый раз, удивляет масштабность происходящего: ледоколы, экспедиционное судно, вертолёты, полярные станции, вездеходы. Конечно, впечатляет. К этому хочется прикоснуться, поучаствовать. А потом это становится работой, которую ты делаешь и несёшь за неё ответственность.

– Вы всегда будете работать на этой станции?

– Для меня Арктика и Антарктика – это полярные регионы. Честно сказать, не выбираю один из них. Мне нравится экспедиционная работа, экспедиционная жизнь. Плюс очень многое решают конкретные люди, с кем ты работаешь. Поэтому у меня нет принципиальной позиции – только в Антарктиду или только в Арктику. К чему эти ограничения? Конечно, бывает некая усталость от такого образа жизни. Иногда даже бывают мысли: «наверное, я не так живу». Но они быстро проходят. Я знаю ту работу, которая у меня хорошо получается. Поэтому мне хочется и дальше этим заниматься.